нищенствующие монахи. Еще здесь стояло два плетеных дивана с острыми, почерневшими от времени краями, с виду неудобные, как дыба инквизитора, и большое бесформенное кресло с грубым подголовником на спинке, опускающимся с помощью винта, которое тоже напоминало средневековое орудие пытки. В углу был раскрытый сундук, и в нем пестрядь вымпелов и флажков, скатанных, полураскатанных, скомканных. А напротив сундука – громоздкий умывальник из цельного куска черного дерева на подставке, похожий на купель, и сверху зарешеченная полочка, на которой лежали гребни, щетки и прочие предметы туалета. По соседству от умывальника висела койка из цветной соломы, а в ней скомканная постель и наморщенная, точно человеческий лоб, подушка – как видно, сон того, кто на ней спал, был некрепок, нарушаемый то тяжкими думами, то мучительными видениями.
В дальнем конце «кабинета», нависающем над кормой корабля, имелось три отверстия – иллюминаторы или пушечные порты, в зависимости от того, люди или пушки в них смотрели и с какой целью, мирной или воинственной. Ни людей, ни пушек возле них в настоящее время не было, но массивные рамы и проржавевшие железные скобы в деревянной обшивке наводили на мысль о двадцатичетырехфунтовых орудиях.
Взглянув на койку, капитан Делано осведомился:
– Вы здесь и спите, дон Бенито?
– Да, сеньор, с тех пор, как установилась такая погода.
– Стало быть, это у вас одновременно и спальня, и гостиная, и парусная кладовая? Да еще часовня, арсенал и ваш личный кабинет в придачу? – заметил капитан Делано, озираясь.
– Да, сеньор. Обстоятельства не благоприятствовали наведению здесь порядка.
К этому времени слуга с салфеткой через руку принял позу почтительного ожидания. Дон Бенито жестом выразил свою готовность, и слуга, усадив его в цирюльное кресло, а для гостя придвинув один из плетеных диванов, приступил к процедуре бритья, для начала распустив хозяину галстук и распахнув ворот его рубахи.
У негров есть особый талант к уходу и заботам о телесных нуждах других людей. Прирожденным камердинерам и брадобреям, щетка и гребень пристали им не меньше, чем кастаньеты, и они орудуют ими почти с таким же самозабвенным удовольствием. При этом они выказывают такую неназойливую ловкость в обращении, работают так споро, так непринужденно и легко, даже по своему грациозно, что одно удовольствие смотреть, тем более самому побывать у них в руках. А тут еще замечательный дар хорошего настроения. Речь идет не о каких то там смешках или ухмылках, они были бы неуместны, но о некой общей жизнерадостности, гармонично проявляющейся в каждом жесте, каждом взгляде. Словно господь бог взял и настроил все существо негра на приятный, веселый мотив.
Если же к этому еще прибавить безотказное послушание всем довольного ограниченного ума и слепую чуткую преданность заведомо низшего высшему, то можно понять, почему такие ипохондрики, как Байрон и Джонсон, – и дон Бенито Серено, по видимому, из их числа, – были так привязаны к своим слугам, перед всеми представителями белой расы отдавая предпочтение неграм Барберу и Флетчеру. Но если на негров благодаря этим свойствам не распространяется неприязнь циников и мизантропов, как же они должны располагать к себе человека благосклонного? Капитан Делано, когда тому не препятствовали внешние обстоятельства,
