называемая горденем, которая состоит из верёвки, пропущенной через одношкивный блок. Подвесив блок под грота реем и надёжно закрепив его, он вытравливает вниз один конец, который матросы на палубе ловят и натягивают изо всех сил. Тогда по другому концу индеец, словно с неба, спускается на руках прямо на висящую за бортом голову. Оттуда, всё ещё значительно возвышаясь над остальной командой и посылая товарищам бодрые возгласы, он кажется турецким муэдзином, с минарета призывающим правоверных к молитве. Получив снизу на верёвке острую фленшерную лопату на короткой рукоятке, он принимается старательно нащупывать подходящее место для раскупорки «бочки». Делает он это с величайшей тщательностью, точно ищет клад в старинном доме, выстукивая стены, чтобы обнаружить золото в кирпичной кладке. К тому времени, когда он завершил свои поиски, к свободному концу горденя привязывают схваченное железным обручем деревянное ведро, совершенно такое же, как и обычное, которым достают воду из колодца; другой конец в это время крепко держат у противоположного борта несколько бывалых матросов. Они теперь поднимают ведро так, что индеец может его достать. И тот, налегая на дно ведра длинным шестом, который ему успели передать снизу, осторожно погружает его в «бочку», ведро исчезает, тогда он подаёт матросам у горденя знак, и ведро появляется снова, всё вспенившееся, будто с парным молоком. Индеец осторожно спускает с высоты наполненный до краёв сосуд, здесь его перехватывает стоящий наготове матрос и быстро опрокидывает в большой чан. Затем ведро вновь улетает вверх, и всё повторяется сначала, и так до тех пор, пока глубокая цистерна не оказывается вычерпанной до дна. Под конец Тэштиго приходится налегать на длинный шест всё сильнее и сильнее, всё глубже и глубже загоняя его вместе с ведром, покуда все двадцать футов шеста не скроются в китовой голове.
Команда «Пекода» уже несколько часов занималась этой работой, чан за чаном наполнялся пахучим спермацетом, как вдруг случилось чудовищное несчастье. То ли непутёвый индеец Тэштиго оказался настолько опрометчивым и неосторожным, чтобы разжать на мгновение левую руку, которой он всё время крепко держался за проволочную снасть, подтягивающую к борту кашалотову голову; то ли место, на котором он стоял, было таким предательски скользким; то ли это сам дьявол пожелал, чтобы всё произошло именно так, не позаботившись представить свои соображения, – как там всё в действительности было, неизвестно; но только вдруг, когда из отверстия поднялось восемнадцатое или девятнадцатое ведро – господи, помилуй! – бедный Тэштиго, словно ещё одно ведро, полетевшее в настоящий колодец, упал головой вниз в эту огромную Гейдельбергскую бочку и с жутким маслянистым клокотанием исчез из виду!
– Человек за бортом! – закричал Дэггу, первый среди всеобщего оцепенения пришедший в себя. – Сюда ведро!
Он ступил одной ногой в ведро, чтобы не сорваться, если промасленный гордень выскользнет из пальцев, и матросы подняли его на голову кашалота, не успел ещё Тэштиго достичь её внутреннего дна. А между тем всё кругом пришло в страшное смятение. Глядя за борт, люди увидели, что безжизненная прежде голова вдруг заходила, зашевелилась в воде, словно осенённая внезапной важной идеей; в действительности же это бился несчастный индеец, неведомо для себя обнаруживая, в каких глубинах он очутился.
В это мгновение, когда Дэггу, стоя на кашалотовой голове, распутывал гордень, который зацепился за главные, поддерживающие груз снасти, раздался громкий треск; и, к несказанному ужасу матросов, один из двух больших гаков, на которых была подвешена голова, вырвался, огромная колеблющаяся масса закачалась, косо повиснув за бортом, так что и весь корабль затрясся, заходил пьяно из стороны в сторону, будто только что наткнулся на айсберг. Единственный оставшийся гак, на который пришлась теперь
